Новости – Общество
Общество
«Будущее страны хотели уничтожить»
Фото: Наталья Кузнецова / "Русская планета"
Бывшая узница концлагеря под Смоленском рассказала о жестокостях фашистов
20 апреля, 2015 16:06
8 мин
Жительница Уфы — 80-летняя Александра Залива — со слезами на глазах вспоминает свое детство. В годы Великой Отечественной войны она с мамой и братом стала узницей фашистского концлагеря. О жестокости захватчиков до сих пор свидетельствуют страшные ожоги, вмятины в костях, шрамы и едва не потерянное полностью зрение. «Русская планета» узнала, что пришлось пережить Александре Заливе и ее родным.
Эпизод первой встречи с немцами, тогда еще 6-летняя Шура, запомнила на всю жизнь. Это было лето 1941 года, когда фашисты заняли их деревню Титерки под Смоленском. Немец вольготно зашел в их двор, пнул первую попавшуюся на глаза курицу и, ухмыляясь, пробасил на ломаном русском:
– Курка, яйка!
В ответ на это мама Саши, всей душой болевшая за советскую власть, подбежала к немцу и, замахнувшись на него рукой, прокричала:
– Я тебе дам тут курка, яйка, а ну пошел отсюда!
Немец в ответ на это, как ни странно, отреагировал спокойно. Только покрутил у виска, давая понять, что женщина ведет себя как ненормальная, и ушел.
– Поначалу они вели себя нормально, лишней агрессии к мирным жителям не проявляли, — рассказывает Александра Яковлевна корреспонденту «Русской планеты», описывая эпизод во дворе с немцем. — Видимо, была у них установка к себе нас расположить. И им это удалось. Многие перешли на их сторону, прежде всего раскулаченные, ненавидящие советскую власть. Много предателей было, но моя мама была не из таких.
Как только деревню заняли немцы, мама Шуры начала помогать провизией партизанам–гришинцам, как называли их по фамилии командира, первого секретаря райкома партии. Ночью кто-то из них приходил из леса к воротам, и женщина передавала им что-то из своих скромных запасов. Порой и сами дети ходили к гришинцам: шли в лес, будто за грибами и ягодами, а на самом деле несли им еду.
– Помню, пошли первые огурчики, маленькие, аппетитные, так хочется сорвать, съесть, — рассказывает Александра Яковлевна. — А мне брат говорит: «Нельзя, эти гришинцам пусть останутся». Все самое лучшее собирали и отдавали им, потому что знали, что им тяжело, верили, что они придут и освободят нас от фашистов.
Однако тайно помогать партизанам долго не получилось. Уже осенью кто-то из перешедших на сторону немцев соседей донес им, чем занимается семья. В холодный октябрьский день фашисты ворвались в дом, схватили мать и детей, прямо в легкой домашней одежде погрузили на телегу и отправили в неизвестном направлении.
– Так и помню эти первые снежинки, они все падали и падали на нас, а мы сильнее прижимались к маме, стараясь хоть как-то согреться.
Путь был недолгим. Мать с детьми привезли в деревню Каменку под Смоленском. Она была обнесена колючей проволокой. Фашисты превратили ее в концлагерь. Дома оборудовали под камеры для заключенных. Избы были заполнены теми, кто помогал партизанам, верил в советскую власть, не подчинился фашистам, просто им не понравился. На полу, лавках, нетопленных печах лежали измученные, замерзшие, голодные люди. Сразу по прибытии мать отправили на работы, а дети остались в избе-камере. Ее уводили ранним утром, а приводили поздно вечером. В те короткие промежутки времени, когда она была рядом, она старалась хоть как-то согреть своих детей, так и оставшихся в своей легкой домашней одежде. Никого кроме заключенных, этой избы и полицаев Шура с братом не видели. Выходить им никуда не разрешали.
– Первое время совсем не кормили, — плача, рассказывает бывшая узница. — Иногда кто-то через забор перебрасывал какие-то куски, не знаю кто, может местные, что в деревне остались. Потом начали иногда давать пустую баланду с куском картошки или брюквы, чтобы заключенные могли хоть как-то работать, этим мама с нами и делилась.
У фашистов были очень изощренные методы пыток. Несмотря на то, что малолетних узников в лагере не заставляли работать, они служили инструментом воздействия на мать. Чтобы узнать, где находятся партизаны, фашисты жестоко избивали детей, пытаясь выжать из женщины нужную информацию.
– Брат был старше на два года, но худенький, а я хоть и маленькая, но пухленькая, — рассказывает Александра Яковлевна. — Как только к дому приближался полицай, он забирался на полати (полати — лежанка, устроенная между стеной избы и русской печью; деревянные настилы, сооружаемые под потолком — Примеч. авт.), вытягивался вдоль стенки, чтобы его не увидели. Полицай тыкал штыком, не мог достать. А у меня ума не хватало так, маленькая еще была. Поэтому и чаще попадалась под горячую руку.
Побои детей не ограничивались шлепками и толчками. Фашисты били со всей силы, не учитывая, что перед ними были совсем еще малыши. За что и как ее били, Александра Яковлевна сейчас и не помнит. Однако следы побоев, сохранившиеся до сих пор, говорят сами за себя. Сейчас женщина носит протез особой выпуклой формы: в центре неба у нее глубокая впадина. Несложно предположить, что избивавший ее фашист, раскрыл рот ребенку и со всей силы ударил ее кулаком или твердым предметом. Не будь удар очень сильным, такой впадины во рту не осталось бы. От побоев штыками остались вмятины на голове.
– Полицай проходил по избе, тыкал штыком, пытаясь достать спрятавшихся детей, и обязательно следил за тем, чтобы на нем оставалась кровь, тыкал резко, поэтому вмятины эти и сейчас остались, — поясняет Александра Яковлевна, показывая следы побоев.
Мать упорно молчала, храня верность Родине. И тогда фашисты на глазах у женщины горящим факелом прижигали тело ее детей, рассчитывая, что таким образом она сдастся. Большие пятна на теле от этих ожогов остались у Александры Яковлевны на всю жизнь.
Несколько раз проходили слухи о том, что детей ведут убивать или сжигать. Тогда мать хватала Шуру и брата и тащила в заросли густой высокой крапивы: туда, куда полицаи вряд ли бы полезли.
– Так и сидели мы в этой крапиве, и вглядывались сквозь заросли, ушли ли они? Крапива, помню, жгла, было больно, но я плакала всегда молча, потому что знала: если услышат, могут убить. А убить они нас хотели, ведь мы были новым поколением, будущим нашей страны, и они хотели, чтобы его не было.
Голод, холод и издевательства фашистов маленькая Шура не могла терпеть долго. Она быстро ослабла и сильно заболела. У нее начала кружиться голова, сильно гноились глаза, а потом она и вовсе потеряла сознание. Как и когда ее вывезли из лагеря, она не помнит, а ее мама рассказывать об этом не любила. Знает только, что освободили их партизаны, информацию о которых мать так и не дала фашистам.
Учитывая, что смоленская наступательная операция прошла в августе – октябре 1943 года, можно предположить, что в лагере она с мамой и братом провела почти два года.
Однако освобождением из концлагеря мучения для маленькой девочки не закончились. Дома она постепенно пришла в себя, но глаза все так же гноились, и она по-прежнему ничего не видела. В районной больнице помогли, как умели, но зрение не восстановилось. Из-за голода организм восстанавливался очень медленно. У матери, казалось бы, уже должны были опуститься руки. Но внезапно в семье случилось большое счастье: корова Марта, угнанная фашистами, вдруг сама пришла домой. Появилось молоко, творог, масло, сметана. Дела пошли лучше.
Появилась возможность отправиться в Смоленск, для лечения в хорошей больнице. После этого здоровье девочки пошло на поправку: зрение все-таки удалось спасти. А уже через несколько лет после войны воссоединилась вся семья: вернулся отец, который выжил, но остался на военной службе после Победы, так как ему сказали, что его жена и дети умерли в концлагере. Все сложилось хорошо и в личной жизни Александры. Следы от концлагеря не помешали ей удачно выйти замуж и родить здоровых детей.
– Все хорошо, да только из памяти не могу это время выкинуть, — плача, признается женщина. — Уже сколько раз хотела сесть, написать сама все, что пришлось тогда пережить. Да только не могу — только сяду, слезы душат.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
